Маленькая Кэт курила вторую сигарету. А мягкий снег, теплый и девственно чистый снег окутывал ее хрупкое тело. Падая на ее длинные ресницы, он растворялся в ее тепле, свете и беззащитности. Касаясь ее мягких волос, он впитывал ее запах, нежный и едва уловимый. Оседая на ее одеждах, пытался заставить ее принадлежать ему. Но он не мог. Как не мог никто. Вплетенный однажды в темные косы ее судьбы. Копьями израненной.

Кэт была пропитана запахом домашнего уюта. Уюта, который сочился апельсиновым соком из ее, блестящих в утренних сумерках, глаз. Который расползался китайским шелком по коже ее рук. Кэт, завораживала этим запахом.

Как жаль, что она уже не та.

Кэт лгала. Насмешками обжигала мои органы. Ухмылками сдирала с меня кожу. Кэт притворялась демоном и прятала свои непрочные, но прекрасные как фата невесты, крылья. Примеряя платья Кармен, шляпы матадоров и ботфорты генералов армии, Кэт пыталась убедить весь мир в своей неприкосновенности. Защищенности. Свободе. Силе и власти. Но Кэт лгала. Лгала настолько профессионально, что, пожалуй, никому и в голову бы не пришло укорить ее в неестественности. Проверить ее на детекторе лжи. Загнать под маленькие ноготки пару десятков иголок, чтобы в обезумевшем от боли крике Кэт расслышать скрип замков и скрежет прутьев клеток, в которых она удерживала правду. Правду, покрытую ранами, царапинами, ожогами, язвами. Правду, которая не в силах, больше срываться с ее губ. Правду, которая устала. Правду, которая находится между смертью и жизнью, даже не издавая писка, даже не открывая глаза.

Маленькая Кэт одаривала меня холодным взглядом неправды. Боясь дотронуться до моей теплой кожи, она, небрежно, взяв меня за рукав, водила по ледяным лабиринтам своего хрустально – ледяного мира. Она декламировала мне его законы, рассказывала о правилах, не забывая упомянуть о пытках, обязательных для всех, кто хоть в мыслях попытается ее ослушаться. Показывая святыни, она улыбалась. Она заставляла свои глаза выражать искренность – и они выражали. Она заставила меня ужасаться пирамидам, этим лживым пирамидам, построенных ей из смертоносного дыхания зимы. Пирамидам, которые держат ее прочно – лживый мир на своих прочно – лживых плечах.

Кэт лгала мне. И Я не знала, единственный ли Я узник в коридорах ее тюрем. Я не знала, где вход, а где выход. Где ее власть, а где моя свобода.

Кэт вдыхала дым, выпускала иней. Она говорила, извергая со своих губ мастерским – заточенные копья сосулек. Проводила по своим волосам руками. Она жила. А Я – нет.

В мыслях, Я еще плыла по бушующему океану на своем старом фрегате. А молнии с ее легкой подачи поджигали мои мачты, испепеляли мои паруса.

Яд, подмешанный ею в мой лимонад, заставлял мои мысли плясать в безумном танце.

Часовой механизм бомбы, встроенный в мой здравый разум, уже начал отсчет. Может быть, последний.

Но саперы опоздают, противоядия не существует, и матросы утонули. Я совсем одна.

Лицом к Кэт. К ее ледяной лжи.

Вот она докуривает свою, измученную моими рассуждениями – не – вслух, сигарету, решительно бросает ее в снег и испускает из нее дух подошвой своего маленького ботинка. Она замирает и смотрит вниз, и в этот момент Я чувствую измученную правду, вырвавшуюся из бескомпромиссного и пожизненного заключения, правду, мелькнувшую искрой еще в ледяных глазах, и тут же вновь схваченную стражей гордости.

Но Я никому не скажу. Никогда и ни за что. Я прощаю тебе эту ошибку. Нелепую оплошность. Тебе, маленькой Кэт. Так профессионально лгущей.



Когда-то меня тоже звали Кэт...